Первой эмоцией, когда я заметила конфликты у моего сына во дворе, было удивление. Умница, весельчак, постоянный шутник, организатор игр, лидер по натуре и просто красивый восьмилетний мальчик имеет проблемы со сверстниками — ребятами, которых знает уже около года? Не может этого быть! Мне, видимо, показалось. Я не могла поверить своим глазам. Но ситуация стала стремительно набирать обороты. И вот уже мальчишки объединились против сына: шушукались при его появлении, говорили колкости, убегали. Саша тоже сначала удивился, а затем расстроился. Пришлось попытаться придать агрессивному контексту иную окраску, но скоро мои доводы — «да ладно, они пошутили», «они просто хотели побегать», «это не против тебя, это такая игра» — уже совсем не действовали. Ребенок попробовал поговорить со сверстниками, ответить тем же, проигнорировать, но ситуация только ухудшалась.
Я сразу определила зачинщиков – щуплого мальчика с грустным лицом и девочку-оторву, нашу непосредственную соседку. Ладно мальчишка. Любитель футбола, он явно был недоволен тем, что Саша всегда перетягивал ребят из футбола в другие игры. Но мотивы девицы мне были непонятны. Совсем недавно они с Сашей дружно рисовали мелками на асфальте, а теперь она менялась в лице при каждом его появлении. К этим двум присоединились остальные, вполне нейтральные и доброжелательные ребята.
Первым моим шагом был разговор с детьми. Но ситуация осложнялась тем, что события происходили в Англии, с английскими детьми, а это... ну как вам сказать, - другая планета. Если кратко, то еще примерно в 1987 году в английских школах существовала официальная норма наказания – порка. То есть деток били в школах и, как можно предположить, дома. Вдруг взрослые осознали, что бить детей нехорошо и ринулись их защищать от самих себя. В настоящее время любой английский ребенок — этот такой маленький «пуп земли», которого всячески оберегают (в том числе, с помощью специальных контролирующих органов), пестуют и лилеют на свой лад. В школе и дома ребенка захваливают, с ним советуются по любому поводу, к его мнению прислушиваются и практически с ним не спорят. Захотел надеть меховые сапоги летом или «крогсы» на босу ногу зимой – надевай. Захотел сесть и плескаться в луже — сиди, плещись. Не хочешь кушать кашу по утрам — на тебе шоколадку. Не хочешь мыть руки — ешь грязными. Не хочешь учить таблицу умножения в первом, втором, третьем, четвертом... классе, ну значит у тебя такой темп, ты такой — особенный. Короче, у нас тут демократия и толерантность и никто не вправе сказать тебе, что ты плохой.
Это я все рассказываю для того, чтобы немного описать ситуацию, связанную с воспитанием детей в Англии. И так же воспитывают тех, с кем я попыталась вести беседы о мире, дружбе и согласии. К тому же эти ребята оказались не отпрысками сэров-пэров-лордов-меров, а простых рабочих. Надо ли объяснять, что меня, мягко говоря, не послушались, а точнее откровенно проигнорировали.
Возник вопрос, а так ли нам нужно общением с этими ребятами? Да, можно забиться в норку, закутаться в кокон, загородиться и отстраниться, сидеть дома и не высовываться, что мы и попытались сделать. Мы минимизировали Сашины выходы во двор, да он и сам уже не хотел проводить там часы, хотя из окна с грустью взирал на возню ребятни. Но соседей не выбирают, и на дворе лето, а гулять хочется. А значит, надо как-то менять ситуацию.
Я решила поговорить с родителями зачинщиков. Волшебные слово «буллинг» подействовало молниеносно, родители со скорбным выражением лица понимающе кивали головами, и, в конце концов, пообещали поговорить с детьми. Одного даже привели просить прощения. Он выглядел испуганным и недовольным. Пробурчал «сорри» и пообещал вести себя прилично. На том и разошлись.
Но рано я радовалась. Ситуация совсем не изменилась к лучшему. Я чувствовала себя беспомощной, уставшей, как будто буллинговали меня, а не сына. Его переживания я ощущала как свои.
В Англии есть еще один важный правовой аспект. Детей нельзя оставлять без присмотра дома до 14 лет. Видимо, там его поджидают какие-то «ужасные вещи», например, холодильник, плита, нож и лекарства. Теоретически родитель не имеет права оставить ребенка , выйдя в ближайший магазин. А вот про нахождение на улице в законе ничего не сказано. Здесь работает правило «ребенок не должен оказаться в опасной ситуации», а также «здравый смысл».
Видимо, у нас с соседями были серьезные расхождения относительно «здравого смысла», потому что их четырехлетние и старшие сорванцы бегали без присмотра и стали третитровать моего сына, игнорируя мое присутствие рядом с ним. Гулять теперь мы выходили всей семьей, но это не останавливало гонителей. Кстати, в отсутствие лидеров ребята были доброжелательны и спокойно играли с Сашей, но при их появлении, поведение ребят быстро менялось. Проблема в том, что лидеры постоянно торчали на улице в любую погоду. При появлении Саши, скучающая толпа малышни (среди ребят не было ни одного подростка) снималась с места и начинала медленно приближаться к нам. На мордочках лидеров было напряженное внимание — к чему бы придраться — остальные с любопытством наблюдали,что будет. Мое присутствие их не останавливало, как и мои требования отстать. При первой возможности они пытались забрать что-то из вещей Саши, сломать, но когда со стороны гонителей стали применяться палки, а девочка, подняв с земли большой камень, пошла на него, я решила, что хватит!
Я позвонила в полицию и имела долгий разговор. Жалобу приняли и пообещали переслать информацию в соответвующую организацию. На другой день мне перезвонили из Горсовета из специального отделения по проблемам соседей (есть и такое) и снова долго со мной беседовали. Работники полиция и Горсовета сочувствовали создавшейся ситуации, но услышав возраст агрессоров (8 лет), разводили руками и советовали пообщаться с их родителями.
— Девочка восьми лет? Вы же находились рядом? Камень? Ну она же его не бросила, — успокаивал меня дорожелательные женский голос.
— Но что же мне делать? — спрашивала я.
— Поговорить с ее родителями.
— В очередной раз?
— Конечно.
Второй разговор с мамой девочки был менее «томным». Однако к концу эмоциональной беседы мы все же пришли к выводу, что жить надо дружно, и женщина в очередной раз пообщала серьезно поговорить с ребенком. Я же засела думать, анализировать и по полочкам раскладывать ситуацию. В чем состоит роль жертвы, в которой оказался мой сын? Как запустился этот механизм отторжения и агрессии, и как его отключить?
Ведь Саша – совсем не жертва. Это упорный, иногда упрямый, крайне целеустремленный ребенок с задатками лидера. Да, он отличается от маленьких британцев, но это не помешало ему прекрасно вписаться в коллектив новой элитной школы и, более того, стать, по утверждению классного руководителя, extremely popular member of class (очень популярным в классе). У него много друзей, его часто приглашают в гости и приходя к нам. Что же не дало ему сдружиться с ребятами во дворе?
Я часто наблюдала, появляясь во дворе, что Саша смело и резко вклинивался в компанию ребят, пинающих мяч. Он не любит футбол, он тут же вовлекал их в новые, тут же придуманные им игры. Они начинали бегать, прятаться, играть в бандитов и полицию или приносить ему ветки для строительства шалаша на дереве. Ребятам было интересно, даже щуплому мальчику с мячиком и девочке-оторве. После школьного спектакля о Робине Гуде, Саша соорудил себе лук, обстругал стрелы, склеил бумажную зеленую шапочку, к ней приделал резинку и воткнул большое голубиное перо и в таком виде вышел во двор. Появление было эффектным — дети побросали мячики и окружили его.
— Это ты сам сделал? Так лук еще и стреляет?! Дай попробовать! И мне! И мне! — раздавалось со всех сторон.
Я сделала вывод, что именно эта яркость, непохожесть, смелость, успешность на каком-то интуитивном уровне считывалась ребятами и не всеми была принята. Если большинство детей радовались возможности разнообразить игру, то «неформальные лидеры» вскоре почувствовали конкуренцию. Я больше никак не могу объяснить неожиданную перемену — они стали ломать его лук со стрелами, рушить возведенный совместными услиями шалаш, подговаривать и уводить остальных ребят. Вначале я удивлялась — ведь играть вместе интереснее. И, наконец, поняла — это банальная, такая неумелая и вероломная детская борьба за власть, а также ревность к чужому благополучию и успеху. Ведь оба лидера, по моему наблюдению, были самыми заброшенные родителями детьми — грустный мальчик жил с мачехой, а на девочку-оторву постоянно орала мать — часами проводящими без присмотра.
Как тут не вспомнить психологический тезис: «Если ребенок плохо себя ведет, значит ему плохо. Таким образом, он привлекает внимание к своим проблемом. Ему нужна помощь». Но помочь этим детям я, к сожалению, не могла. Я не могла начать их водить в театры и музеи, путешествовать, беседовать о жизни, читать им книжки, обнимать и гладить по голове. Зато должна была помочь своему ребенку, который теперь стал превращаться в неуверенного и растроенного человека. В нем как-будто что-то переключилось, во дворе он чувствовал угрозу, и мне важно было вернуть его уверенность.
Во-первых, родители агрессоров нашли действенные доводы, и те приутихли.
Во-вторых, я придумала для сына игру. Саша — человек увлекающийся. Лет до 3-х у него был «период Макквина» (красной диснеевской машинки). Именно так все должны были называть его дома и в детском саду. Мы рисовали ему машинки на подгузниках, покупали соответсвующую одежду и чтобы надел маску на праздник, с изнаночной стороны рисовали авто. Даже в кабинет врача он «вьезжал», держа руки «зеркалами». А на вопрос: «Что случилось?», я честно ответила: «Болит багажник». У врача глаза полезли на лоб, затем она расхохоталась и тут же поддержала игру.
Затем мы познакомились с героям Свена Нурквиста, и года на два его чудесные книги стали для нас хитами. Члены семьи были переименованы, а сын называл себя котеноком Финдусом. Затем был «период самолетика Джасти», и мы снова сменили гардероб... Сейчас Саша повзрослел, однако я решила попробовать использовать эту его приверженность играм.
— Тебе кто больше нравится — Штирлиц или Джеймс Бонд? — спросила я.
— Штирлиц, — немного поколебавшись ответил он.
— Так вот, — начала я тоном заговорщика, — мне кажется, что эти ребята — агенты вражеской разведки. Ты же заметил, как странно ведут они себя в последнее время? А все потому, что они перешли в контрнаступление, они узнали наши секреты и отсылают информацию нашим врагам... — меня понесло.
Пока я говорила, лицо Саши вытягивалось, глаза становились больше и в них появились знакомы мне хитрые огоньки. К концу нашей беседы был выработан план и стратегия на ближайшую прогулку. Саша подойдет к ребятам и не станет как обычно вносить свои коррективы в игру, а тихонько постоит рядом. Он будет внимательно слушать и запоминать, все, что они скажут, он запомнит все их передвижения и действия, ведь это надо будет подробно записать в нашей шифровке в Центр.
— Центр? — переспросил Саша.
— Да, в Центр, в Штаб, в Смольный, в Кремль, в Пентагон, на Домскую площадь,! Главное, никто не должен знать, как он на самом деле называется, нас же могут подслушивать! — Мы оба покосились в сторону входной двери.
Прогулка выдалась на славу. Все, что не делали ребята, вызывало у Саши восторг. Они перешептывались — отлично, убегали — прекрасно, не поделились с ним конфетами — еда могла быть отравленной! Он лучился восторгом и уверенностью в себе и это было заметно. Зачинщики, имевшие накануне очередные втыки от родителей, вели себя потише, но все равно в поведении компании еще прослеживался провычный сценарий. Но поведение Саши, его довольная физиономия и равнодушие к провокациям сбивали их с толку.
Дома он захлебываясь рассказывал, кто и что делал и говорил, а я еле успевала записывать. Затем мы тщательно сложили исписанный листик и решили отправить его в Центр с почтовыми голубями. Голубей решили поймать в ближайшем парке и пошли за хлебом для них. Шифровки в Центр мы теперь писали каждый раз, до тех пор, пока очаг напряженности в компании спал. Произошло это достаточно быстро. Щуплый мальчик с грустным лицом неожиданно переехал, а оторва подарила Саше книжку и угощала его конфетами. Несмотря на это Саша ей не доверяет и называет «двойным агентом». Остальные ребята периодически стучатся в наши двери с вопросом «А Саша выйдет?».
Мне удалось разрулить непростую ситуацию, и я сделала кое-какие выводы: любой человек, даже самый уверенный и успешный, вдруг может оказаться в роли жертвы. Человек-агрессор или коллектив может превратиться в безжалостный каток, все сметающий на своем пути, наносящий опасные моральные или физические травмы. И надо найти в себе силы и смелость противостоять обидчикам, не замыкаться в себе, искать союзников, не стесняться просить у них помощи. И как бы не было трудно, нельзя смиряться и уж тем более считать сложившуюся ситуацию нормой. Надо приложить максимум усилий, чтобы любыми способами, даже самыми нестандартными, решить конфликт.
Если же гонения начинаются, нельзя относиться к этому, как незначительным детским разборкам и оставаться в стороне. Ребенок должен чувствовать себя защищенным и получить помощь от самых близких ему людей — родителей.
Софья Л.
.png)
